***

  я тот, кто на прогулке
  увидев кедр, думал
  о безупречности

                 ***
нагретый влажный воздух в лесу,
замшелое бревно соединяет два берега ручья
и звук воды уже неотличим от эха.
мои следы исчезнут с первым ливнем...

                   ***

опавшая листва ольхи в кораллах инея,
дыхание рождает облака ,
шаги неслышны- звукоприношение
морозу, океану и горам.

                  ***
                                          И.Б.
мои дороги пролегают мимо гор,
лишь изредка касатками вершины
выныривают где-то меж лугов
и ферм. И длиннопальцы-сосны
отделяеют мое окно от холода
снегов. Монахи-вороны, остатки
негативов, в полете повторяют
острова травы, камни и извивы
ручьев, дорог, пренося на небо суету
цветов и звуков на равнине.

я потерялся в болотах и полях, среди
колючек ежевики и бесконечных елей,
среди дорог, канав, средь чавканья земли
под сапогами. Впереди, за лесом, горы-
белые хребты, гранитоблагородные ущелья,
где пар стремнин холодным потом
проступает на сломах скал, на ребрах,
на груди.  Где пики украшают голубобелые
венки  замерзших ветров океанских.

                 *****

В эти яснохолодные дни, когда считаешь дни и недели,
Оставшиеся до весны, когда белые перья туманов
Стелятся от верхушек деревьев  до самой земли, тают
Среди голубых молний инея, разрядов мороза, солнца
И поседевшей травы, когда ветерок пропускает сквозь пальцы
Верхушки-волосы пихт и елей, стражей сизой полоски,
Границы неба, уравновешивая разницу между горами,
Облаками, всемирным потоком любви и давлением,
Тёплым шаром живущем в моей груди.

Звуков мокрая вата оседает быстрее, чем растворяется пар дыхания.
Падая, задевает травинки и рассыпается не достигая
Прозрачных кораллов заиндевелой рябой земли,
Исчезая, стреляет солнцем из капельки
Повисшей на паутине замшелой
Кристаллами чистой
Замёрзшей
Воды.

                    ****

Мне нехватает близости Иерусалима, когда запросто
Можно  сказать : “Завтра  поедем обнимем стену.”
Сказав, можно уже не поехать. Память вступает сама
И восстанавливает в деталях площадь от неба до шва.

Или поехать. Исчезнуть навеки среди камней цвета кофе,
Утонувшего в молоке. Диссоциировать до молекул,
До неуловимой туманной взвеси,  влекомой запахом
Солнца, пыли, оливок и хлеба, гретого на огне.

Пройти по грязной и узкой улочке с выпуклым именем
Виа. Роз не видно, не видно даже шипов. Только толпы
Варёной в криках и запахах специй стосандалевый мерный
Шаг, медленно так строит зыбкий прозрачный лад,

Где нет уже Иерусалима, нет улочек, нет времени, нет
Даже зноя, нет меня самого, где размыта граница со сном.
Только сокол сапсан чертит в выцветшем небе аин и тав
Над плоскими крышами, черепичными и над ладонями куполов.

Паренье. Нет тела. Нет звука шагов. Нет мыслей. Мир
Остановлен. Обрушен. Высушен в горсточку слов –
Зёрен граната. Словно лопнуло что-то большое, освободилось,
Уступило смеси из света, вневременья и маковых лепестков.